Бал на Булавской, или Как портные с фонарями вальс танцевали
На той странной улице, где дома стоят криво, будто сшитые на живую нитку, а фонари горят неровно, словно заплатки на старом пальто, случилось нечто невообразимое. Булавская улица — названная так то ли в честь портновской булавки, забытой в муниципальном архиве, то ли потому что местный географ страдал близорукостью — в ночь на Ивана Купалу стала сценой для самого невероятного бала в истории города.
Первым проснулся фонарь по имени Игнатий Осьминогович. Он был не простым фонарём — его стеклянный колпак украшали ржавые булавки, а светил он не ровным электрическим светом, а мерцанием, похожим на отблеск напёрстка при лунном свете.
“Господа иглы и нитки! — провозгласил он. — Сегодня ночью ножницы режут время, а напёрстки звонят, как колокола!”
И улица начала оживать:
1. Из ателье “Скорый пошив” вышли манекены с лицами, сшитыми из старых газет;
2. С чердака дома №13 спустился Домовой-Портной с ножницами вместо рук;
3. На тротуаре зашевелились катушки ниток, разматываясь в причудливые узоры;
4. А у заброшенной швейной фабрики материализовались тени закройщиков, держащие в руках ленты с мерками, на которых было написано “Обхват луны — 3 аршина 2 вершка”.
“Что за бал без портных? — проворчал Домовой-Портной. — В Москве даже фонари носят жилеты с тремя пуговицами!”
Тени закройщиков зашептались:
“А у нас в Питере иглы сами вдеваются в нитку, а пуговицы пришиваются взглядом!”
Спор мог бы длиться до утренней зари, но тут из люка вылез Самый Главный Напёрсток — существо размером с пожарную каску, но с достоинством настоящего императора.
“Тише, ножницы! — прогремел он. — Сегодня танцуют все! Даже те, у кого нет ног!”
И началось невообразимое:
1. “Вальс кривых зеркал”
Манекены пустились в пляс, их газетные лица шевелились, будто пытались что-то сказать. Один — с лицом из “Правды” 1978 года — декламировал передовицы в такт. Другой — с лицом из объявлений “Услуги портного” — пел частушки про кривые петли.
2. “Танго ржавых булавок”
Катушки ниток размотались через всю улицу, создав паутину, по которой, как по тросу, прошёлся Домовой-Портной. Он резал воздух ножницами, и из разрезов выпадали:
— Обрывки снов;
— Пуговицы от мундиров, которых никто не носил;
— Клочки фраз вроде “подогнать по фигуре Вселенную”.
3. “Полонез забытых швейных машин”
Тут заскрипели ставни ателье, и оттуда выкатились три древние “Зингера”. Они встали в круг и застрочили по воздуху, вышивая:
— Портрет несуществующего заказчика;
— Карту Петербурга с дыркой на месте Булавской улицы;
— Слово “ШВЕЯ” из молний.
4. “Финал — всеобщий канкан”
В полночь, когда луна оказалась ровно над вывеской “Ателье №6”, все участники бала — манекены, тени, катушки и даже сам фонарь Игнатий — схватились за руки и пустились в бешеный пляс.
И тогда случилось чудо:
— Тротуарная плитка сложилась в узор “ёлочка”;
— Воздух заструился, как шёлк под утюгом;
— Даже звёзды на небе выстроились в узор, напоминающий выкройку пальто.
Наутро жители обнаружили:
1. Все иглы в ателье оказались тупыми, будто шили камень;
2. На брусчатке отпечатались следы, похожие на следы утюгов;
3. В киоске “Одежда и ткани” появился журнал мод с датой “31 февраля”.
А фонарь Игнатий с тех пор мигал особым образом — три коротких, два длинных, — словно зашифровывал послание.
Эпилог для тех, кто верит в чудеса:
Говорят, если в полночь на Булавской улице приложить ухо к земле, можно услышать:
— Стрекотание швейных машин под асфальтом;
— Споры манекенов о политике;
— И тихий голос Напёрстка, бормочущий: “Подшить бы эту реальность по краям…”
Но это, разумеется, всего лишь выдумки.
Или нет?
